Ф. Г. Углов. РАСПРАВА ЗА ТАЛАНТ

На прошедшей в декабре 2014 года научно-практической конференции «Человеку века мало», посвященной 110-летию Фёдора Григорьевича, в дар Российской Государственной библиотеке были переданы рукописи, статьи и черновики трудов Углова, в том числе неопубликованные ранее. Рады познакомить читателей с некоторыми из таких материалов. К сожалению, эти замечательные материалы не были датированы. Можно предположить, что они готовились для какой-то новой книги, или даже не одной.

Чувство национальной гордости — это великое чувство, которое цементирует народ, развивает и поддерживает в нем любовь к Родине и уважение к другим народам, ибо тот, кто не уважает другого, сам не достоин уважения. В среде врачей-хирургов мне часто приходится встречаться с людьми разных национальностей, причем не только внутри страны, но и в зарубежных поездках. Я ни разу не сталкивался даже с признаками неуважения к хирургу другой национальности. Приезд коллеги из другой республики или страны всегда рассматривается как встреча с дорогим и уважаемым гостем.

Часто бывая в союзных республиках бывшего СССР, я с большим удовлетворением отмечал, как быстро развивается их медицина, в частности, хирургия. Во многих республиках, не имевших до революции ни одного высшего учебного заведения или научного учреждения, сейчас десятки вузов и научно-исследовательских институтов. Создать их помог самоотверженный и бескорыстный русский народ, который к каждой нации, к каждому народу относится с большим уважением.

Если я встречал в той или иной республике хирурга, который быстро добился блестящих результатов в работе, всегда искренне радовался за него, за его народ, за республику, которой он принесет славу. Нет у меня ни тени ревности, ни, тем более, стремления преуменьшить заслуги коллеги. Наоборот. Я горжусь тем, что русский народ не только не заглушил малых народов, но всеми мерами поощрял любые проявления природных дарований и трудолюбия. Глубоко убежден, что так же думает каждый честный и благородный человек. И в достижениях любой республики, любого ее гражданина есть частица русского труда и доброго сердца русского народа. Об одном представителе нашей окраинной республики я хочу рассказать в этой статье.

Находясь на сессии Академии в одной из союзных республик, я зашел посмотреть институт. Меня очень любезно встретил его директор Виктор Константинович Калнберз, еще не старый человек. На вид ему было не более 45–50 лет. Он показал мне весь институт и подробно рассказал о его деятельности. В разговоре выяснилось, между прочим, что мы с ним встречались лет двадцать назад в этом же городе. Он был тогда еще совсем молодым врачом. Сохранилась фотография, на которой мы сняты втроем — вместе с его учителем профессором Лепукалн. За разговором незаметно пролетело часа три. Я еще раз убедился, как важен личный контакт для того, чтобы создать представление о человеке.

Мой собеседник оказался одним из тех энтузиастов, которые в полном смысле слова «горят на работе». Помимо того, что он проводил в клинике большую часть суток и очень много оперировал, он имел, оказывается, десятки рационализаторских предложений, утвержденных и признанных в кругах специалистов не только в нашей стране, но и за рубежом. В личной беседе я смог составить мнение о нем как о человеке. По тому, с какой тревогой он рассказывал о послеоперационных осложнениях, как радовался, когда сложная операция заканчивалась благополучно, можно было безошибочно определить, что он сочетает в себе черты беззаветного труженика, талантливого новатора и человека с большим и добрым сердцем.

Как раз во время моего визита он заканчивал многомесячную борьбу за жизнь и здоровье человека, судьба которого была уникальна. Лечение не имело аналогов в мировой практике, поэтому требовало от хирурга не только эрудиции и блестящего мастерства, но и огромного морального напряжения. Виктор Константинович рассказал мне всю эпопею, связанную с этим человеком, показал все документы, касающиеся этого дела.

— Несколько лет назад, — начал свой рассказ Виктор Константинович, — я получил письмо от профессора В.П. Демихова, который просил разрешения о том, чтобы ко мне от его имени обратилась с просьбой больная Х.

Вы, конечно, знаете, что В.П. Демихов — пионер по пересадке сердца в эксперименте. Он пересаживал животным одно сердце и сердце вместе с легкими, и его животные жили после операции до месяца и больше. Вам, наверное, также известно, что он не имел надлежащей обстановки для научной работы, а его экспериментальные операции часто проводились при отсутствии самых элементарных условий.

Наши администраторы относились к нему с совершенно не заслуженным пренебрежением; работы его, между тем, получили огромный резонанс во всем мире, и очень многие крупнейшие ученые (например, профессор Бернард, первым в мире пересадивший сердце человеку) приезжали в Москву и искали возможности увидеть его операции. Профессор Бернард писал о том, что пересадке сердца он учился у В.П. Демихова. Вполне понятно, что к просьбе этого человека я отнесся с полным вниманием и сообщил о своем согласии принять больную. Вскоре получил от нее очень подробное письмо. Оно заслуживает того, чтобы прочесть его полностью, — добавил Виктор Константинович. Письмо и в самом деле было необычным. Мне, во всяком случае, не приходилось читать ничего подобного, хотя я и состою в обширной переписке с больными. Приведу его дословно.

«Уважаемый Виктор Константинович! Зная об уникальных операциях, которые Вы делаете, я решилась обратиться к Вам с довольно необычной просьбой в надежде на то, что Вы сможете мне помочь. Дело в том, что с самого раннего детства во мне жила твердая уверенность, что я — мальчишка, и что этот мальчишка со временем станет мужчиной. Эта уверенность жила во мне с бессознательного возраста, проявляясь в мелочах поведения, и с годами развилась и окрепла настолько, что мое мужское начало прочно предопределило мою дальнейшую судьбу. При наличии женских признаков во мне развились чисто мужские наклонности, привычки, привязанности и стремления, которые постепенно отгородили меня от людей, лишили возможности иметь друзей, близких, семью и прочие элементарные для всех обычных людей вещи. В 12 лет мне пришлось испытать чувство первой любви — но любви к человеку не мужского, а женского пола. Это чувство, продолжавшееся до 18 лет, впервые с жестокой ясностью раскрыло передо мной всю бесперспективность моего положения. Тогда, собственно, начались мои серьезные размышления о моей страшной особенности, которая до этого как-то не мешала мне и поэтому не заставляла о себе думать. Шло время, и первое, чисто рыцарское чувство начало искать выхода, а его-то как раз и не было — и не могло быть. Постепенно замкнувшись в себе, я все-таки пыталась, отчаянно пыталась переключиться, пересилить себя, подавить в себе влечение к женскому полу. Все попытки мои были безрезультатны. Влечения к мужчинам у меня никогда не появлялось. Единственное, чего мне удалось добиться от себя с годами, — это почти артистическое исполнение на людях женской роли. Да и это удается мне далеко не всегда. Строй мыслей, психика, а отсюда особенности поведения, — то есть буквально вся внутренняя жизнь определяется во мне мужским началом. Постоянно скрывать это от людских глаз невыносимо трудно. Я фактически нахожусь в гораздо более тяжелом положении, чем разведчик в стане врага — он хоть знает, что со временем вернется домой и вновь станет самим собой. У меня же нет и не может быть никакой надежды на то, что когда-нибудь кто-то избавит меня от необходимости вечно жить в маске, постоянно играть одну и ту же роль, носить одежду, вызывающую во мне отвращение, не иметь ни друзей, ни семьи и стесняться себя даже в кругу родных. Все это в значительной мере осложняется постоянным и сильным влечением к женщине, влечением, которое не находит разрядки, и это бесконечное накапливание заряда делает жизнь невыносимо мучительной. Врачи различных специальностей, к которым я обращалась, давали все те же советы вступить в близкие отношения с мужчиной. Однако теперь, по прошествии многих лет я особенно ясно понимаю, что этот путь для меня невозможен и просто равносилен самоубийству. Если уж такие вещи принуждать себя делать, принуждать разумом, — тогда уж лучше повеситься. Сейчас мне 30 лет. То, что сформировалось во мне, составляет фундамент, основу всей моей жизни. Даже если бы какое-то чудо заставило меня почувствовать влечение к мужчине, для меня совершенно невозможно на четвертом десятке вдруг начать перекраивать заново всю свою жизнь, учиться чисто женским делам и привычкам, о которых я имею весьма отдаленное представление. Кроме всего прочего я имею твердую многолетнюю привязанность к женщине, которой хочу обеспечить, наконец, возможность элементарного человеческого счастья. Учитывая все, здесь изложенное, и зная о том, что Вы проводите подобные эксперименты, я убедительно прошу Вас помочь мне выкарабкаться. Если невозможна полная реконструкция, прошу сделать мне хотя бы пластическую операцию с последующим оформлением изменения пола. Убедительно прошу Вас дать мне возможность в результате такой операции и юридического оформления ее последствий прожить хотя бы некоторое время в соответствии с моими внутренними потребностями — не отверженным отщепенцем, а человеком среди людей. Подпись: Х»

— Представьте себе мое положение, — говорит Виктор Константинович, — что я должен был ей ответить?
— Надо было прежде всего вызвать больную, послушать ее, посмотреть — и тогда уж решать. Может быть, у нее не только психические, но есть анатомические и физиологические признаки гермафродизма? Может, у нее во всем преобладает мужское начало?
— Вы совершенно правы. Я так и сделал.
— Что же представляет собой эта больная?
— Представьте себе, совершенно нормальная, стройная молодая женщина, нисколько не похожая внешне на мужчину.
— А что она говорит? — То же, что писала в письме: что чувствует себя мужчиной, что думает и переживает события как мужчина, что ей противно и женское платье, и все детали, имеющие отношение к женщине. Она сама уже давно любит женщину и страдает от того, что она не мужчина.

Я сказал ей, что сделать из нее мужчину — дело практически невыполнимое. В литературе ничего подобного не описано. Что я не могу за это взяться, поскольку это не одна операция, а очень много — может быть, десять и больше, что каждая операция связана с риском всевозможных осложнений и несет угрозу жизни. Я говорил долго и, как мне казалось, убедительно. Мне было искренне жаль эту несчастную женщину. Но я даже не представлял, что ей можно как-нибудь помочь. Она внимательно слушала, потом заявила: «Меня не пугают ни операции, ни боль, ни неудачи. Не пугает даже самый плохой конец — он и то лучше, чем мое теперешнее положение».
— Здесь, по-видимому, очень сильный характер. Даже не представляю, чем ей можно помочь, — говорю я.
— Вот и я был в таком положении. Сказав, что операция невозможна, я посоветовал ей серьезное и длительное лечение у психиатра. Посоветовал даже выйти замуж за хорошего человека. Сказал, что может быть, все у нее наладится.
— Как же реагировала больная?
— Она была очень грустна.
«Конечно, — говорит, — я не могу силой заставить Вас себя оперировать. И раз я к Вам обратилась, я строго выполню Ваши рекомендации и постараюсь перестроиться. Но, — прибавила она, — если я все же не смогу пересилить себя, разрешите мне еще раз обратиться к Вам?»

Я дал согласие, и на этом мы расстались. — Но после ее ухода, — продолжал Виктор Константинович, — я все время думал об этой женщине. Ее искренность, страстность, отсутствие страха не только перед операцией, но и перед самой смертью произвели на меня сильное впечатление. Я долгое время вспоминал ее, и мне все больше хотелось ей помочь. Я прочитал всю доступную литературу, чтобы иметь представление как о психическом состоянии больной, так и о возможности помочь ей хирургическим путем. Оказалось, что подобные попытки предпринимались, но я не нашел ни одного сообщения о том, что хотя бы одна из них доведена до логического завершения. Тем труднее будет такая попытка в данном случае, когда у больной нет никаких мужских проявлений — только психологический настрой…

Года через два она вновь приехала ко мне. Грустная, похудевшая. «Я все провела, что Вы рекомендовали». — «А что именно?» — «Долго лечилась у психиатра, принимала много лекарств. Длительное время меня лечили гипнозом — ничего не помогло. По Вашей и их (психиатров) рекомендации сошлась с мужчиной. Он был очень хорошим человеком, и я относилась к нему с уважением. Но через несколько дней я убежала. Мне было очень плохо, меня буквально тошнило. Если бы меня оставили с ним наедине подольше, я бы покончила с собой».
— «И зачем же Вы приехали?», — спрашиваю. — «Приехала умолять Вас сделать мне операцию». Что мне было делать? Как бы Вы поступили в случае, если бы к Вам обратилась подобная больная?
— Конечно, очень сложный случай, — отвечаю. — Я бы прежде всего собрал консилиум психиатров, чтобы они решили, насколько излечима эта болезнь, можно ли помочь пациентке без операции.
— Вы совершенно правы. Я так и поступил: обратился к своему непосредственному начальнику и, обрисовав положение, попросил создать официальную авторитетную комиссию из специалистов.
— И что же решила эта комиссия?
— Комиссия очень долго изучала вопрос. Беседовали с больной, тщательно обследовали ее. Проработали литературу, консультировались с юристами и, наконец, вынесли заключение. Вот оно, прочтите.

В акте было написано: «Больная, с точки зрения консилиума, является перверзной психопаткой (психический гермафродизм). Поэтапное оперативное вмешательство может привести к положительному эффекту. Если ожидаемый медицинский эффект не наступит, вследствие поэтапности хирургического вмешательства исходное положение может быть восстановлено». Под актом подписались зав. Кафедрой психиатрии, профессор, доктор медицинских наук Д.; научный консультант доктор медицинских наук, профессор Б.; старший врач республиканской психиатрической клиники, сексопатолог-психиатр У.; эндокринолог эндокринологического центра, кандидат медицинских наук П.; зав. Отделением, старший научный сотрудник С.; лечащий врач О. и директор института К.

— Заручившись таким солидным документом и полным одобрением своего непосредственного начальника, я решил приступить к операции. К этому времени я уже ознакомился с литературой и планировал оперировать так, чтобы даже в последний момент, если больная вдруг передумает, можно было все вернуть в прежнее положение. Но — главное — надо было оправдать для себя необходимость производства такой операции. Поэтому я очень внимательно изучал литературу по психическим заболеваниям.
— И что же Вы выяснили?
— Для меня, прежде всего, было ясно, что при таком психическом настрое пациентки отказ от операции, без сомнения, приведет к трагедии, поскольку больная твердо заявила, что дальше так жить она не будет. Поэтому надо было исправлять ошибку природы, которая создала женщину физически, но вложила в нее душу мужчины. Передо мной была женщина-гомосексуалист, имеющая влечение к индивидууму того же пола. Это очень сложное психологическое состояние, которое даже учеными рассматривается по-разному. Некоторые из них смотрят на это как на разновидность разврата, на порождение ненормальных социальных условий. Другие, стоящие, на мой взгляд, на более правильной точке зрения, считают это своего рода аномалией развития, одной из форм гермафродизма (гермафродит — от греческих слов «Гермос» и «Афродита» — обоеполое иди двуполое существо, то есть человек, у которого есть и мужское, и женское начало). Эмбрион в норме развивается двуполо до конца третьего месяца внутриутробной жизни, и только затем приобретает признаки того или иного пола.

При гермафродизме внутренние органы, определяющие пол младенца, продолжают развиваться в двух противоположных направлениях. Тем не менее, практически не бывает так, чтобы у одного человека в одинаковой степени и равномерно развились все органы и мужчины, и женщины. Как правило, преимущественно развиваются признаки одного пола, а признаки другого оказываются недоразвитыми.

Некоторые авторы считают, что во всякой нормально развивающейся половой железе всегда сохраняются в зачатке элементы противоположного пола. Недоразвитая половая железа может быть тесно связана анатомически с активно функционирующей, образуя как бы нарост на ткани железы на каком-либо участке ее поверхности, или занимает всю периферическую или центральную часть, или может располагаться на ней островками. Таким образом, возможны образования, содержащие тканевые элементы желез обоих полов. В женскую внешне железу могут быть вкраплены активные тканевые элементы мужской половой железы, которые преобладают в функциональном отношении.

Если женщина по физическому строению имеет мужские наклонности и влечения, это может говорить о ложном гермафродизме. При тщательном гистологическом исследовании половых желез может выясниться, что это человек, имеющий активные мужские начала. Согласно утверждению немецкого ученого В. Штейнаха, опыты которого по омоложению наделали в свое время много шума, природа в своей основе бисексуальна, то есть двупола. Пубертатная железа (внутрисекреторные элементы половых желез) первоначально гермафродична, дифференцирование пола происходит лишь в период полового созревания. У гомосексуалиста «благодаря особому стечению обстоятельств» (по выражению Штейнаха) сохраняются те элементы половой железы, которые в нормальных условиях должны были бы атрофироваться. Это и определяет влечение к своему полу.

Штейнах утверждает, что в половой железе гомосексуалиста имеются особые «промежуточные клетки», которые вызывают атрофию своего признака. Психосексуальные склонности, соответствующие настоящему полу субъекта, при ошибочном функционировании его в облике другого пола могут служить источником тяжелых переживаний как самого субъекта, так и близких ему лиц. Точку зрения немецкого ученого грубо схематично можно представить в следующем виде: в каждом человеке заложены и мужское, и женское начала. В зависимости от того, что преобладает, мы и видим перед собою мужчину или женщину.

Говоря схематически, у каждого мужчины имеется, скажем, 75% мужского начала и 25% женского, и наоборот, у женщины 75% женского начала и 25% мужского. Как правило, физические данные соответствуют психическому состоянию человека. Но может случиться, например, так, что у мужчины на женское начало приходится не 25%, а 35 или 40 из 100. Тогда перед нами окажется женоподобный мужчина. То есть человек физически является мужчиной, а по психологическим качествам приближается к женщине. Он нежен, застенчив, кокетлив — то есть демонстрирует «женскую» модель поведения. Такие мужчины любят носить длинные волосы, обнимаются и целуются при встрече с представителями своего пола.

Наоборот, женщина, у которой мужское начало превышает норму, может демонстрировать «мужские» черты: низкий голос, грубость в общении, вульгарность, стремление курить, пить и одеваться подобно мужчине. Если же у женщины (по физическому строению) преобладает мужское начало, ей будет противно считать себя женщиной. Именно такое несоответствие, причем ярко выраженное, по-видимому и было у больной Х., которая обратилась к Виктору Константиновичу с просьбой привести ее физические данные в соответствие с психологическим уклоном. При наружных признаках женского пола все внутренние эндокринные элементы у нее были мужскими. Исправить это несоответствие было исключительно сложной задачей.

Подобных примеров история хирургии знала очень немного. Были отдельные попытки, которые чаще всего или не доводились до конца, или удавались не полностью. Хирург представлял себе все трудности, которые его ожидают, но несмотря на это решил взяться за дело. Почти два года продолжалось удивительное превращение. Первая операция была сделана 19 сентября 1970 года, а последняя — восемнадцатая — в середине 1972 года. Больная выписалась из клиники 14 августа 1972 года. Во время исполнения операций хирург провел детальное исследование эндокринной железы, по внешнему виду похожей на женскую. При микроскопическом исследовании ее срезов было установлено, что внутреннее строение ее соответствует мужскому. Это значит, что больная Х. по своим внутренним эндокринным элементом была мужчиной, который никогда не смог бы перестроиться на женский тип, т.к. психологию человека, какой бы внешностью он ни обладал, определяет именно эндокринная железа.

В данном случае врач имел дело с мужчиной, имеющим внешность женщины. При детальном изучении органов во время операций был установлен еще один факт, который полностью исключил всякие сомнения в целесообразности этого превращения. Гистологическое исследование матки показало наличие в ней глубоких изменений (фиброматоз и эндометрит), исключающих детородную функцию даже при прочих благоприятных условиях. Следовательно, больная по состоянию своих внутренних органов была лишена возможности стать матерью, а мужская психология была полностью обоснована ее эндокринной системой.

Виктор Константинович любезно разрешил мне детально ознакомиться с результатами всех восемнадцати операций. Все они были уникальны по замыслу и блестяще выполнены практически. Нельзя было не восхищаться этими двумя людьми: больной, которая стоически перенесла бесчисленные операции, перевязки и прочие процедуры, и врачом, воля, труд и талант которого победили ошибку природы. В конце концов стало понятно, что замысел удался и перевоплощение женщины в мужчину прошло успешно. Но с окончанием операций не закончились заботы хирурга. Он должен был еще и еще раз обосновывать правильность и закономерность предпринятых действий.

25 мая 1972 года собрался дополнительный консилиум в составе главного психиатра республики, старшего врача республиканской психиатрической больницы, сексопатолога-психиатра и врача сексопатолога. Ознакомившись с трансформацией половой принадлежности у больного Х. (из женской в мужскую), консилиум пришел к выводу: «Пациент страдал истинным гомосексуализмом, что подтвердилось изучением литературных данных и анамнеза пациента Х., который с раннего детства проявлял склонность к мальчишеским играм, всегда чувствуя себя мальчиком. С раннего возраста дружил преимущественно с мальчиками, половое влечение к девочкам отмечает с пубертатного возраста. Обнаруживал полное отсутствие либидо к мужскому полу и страстную влюбленность по отношению к женщинам.

При отсутствии взаимности были повторяющиеся суицидальные попытки как результат душевного кризиса. «Пробные» связи с мужчинами, а также лечение у врача-сексопатолога с целью перестройки гомосексуальной направленности не принесли успеха. Обнаруживал склад психики по мужскому типу. Учитывая вышеизложенное, консилиум считает, что трансформация пола от женского к мужскому является обоснованной: а) по медицинским показаниям, т.к. у пациента имел место истинный гомосексуализм, при котором известное консервативное лечение безнадежно; б) согласно гуманно-социальным показаниям: каждый гомосексуалист является потенциальным самоубийцей; он социально опасен, т.к. с его стороны возможны попытки покушения на жизнь соперников; для улучшения социального статуса пациента, учитывая бытующее отрицательное общественное мнение в отношении гомосексуалистов». Таким образом, консилиум еще раз подтвердил обоснованность и необходимость проведенных операций. Но этого было недостаточно. Для юридического оформления половой трансформации необходимо заключение главного судебно-медицинского эксперта республики профессора Ш.

Виктор Константинович показал мне свое письмо к нему. В этом письме он писал:

«Глубокоуважаемый Карл Владимирович! Обращаюсь к Вам с просьбой произвести экспертизу Х. с целью изменения пола. В 1968 году ко мне обратился проф. Демихов В.П. с просьбой проконсультировать гражданку Х. и произвести ей, если это возможно, ряд операций, направленных на изменение пола (с женского на мужской). По прибытии на консультацию Х. подробно изложила свои переживания, связанные с явлениями сексуальной переверзности, и составила на мое имя письменное заявление, копию которого прилагаю. Свое заявление Х. закончила просьбой произвести операцию с последующим юридическим оформлением изменения пола. Министр здравоохранения республики, ознакомившись со всеми обстоятельствами просьбы Х., дал согласие на проведение пластических операций, указав одновременно на необходимость проведения консилиума с привлечением авторитетного психиатра. После принятого консилиумом решения я консультировался с судебно-медицинским экспертом республики, который отметил, что в случае удачного завершения намеченных пластических операций юридическое оформление изменения пола будет возможным. Согласование всех вопросов и проведение консилиума заняло много времени. За этот период чехословацкие хирурги произвели этапные пластические операции при переверзной психопатии и опубликовали результаты в журнале «Акта пластической хирургии». Свой план проведения цикла пластических операций мы согласовали таким образом, чтобы в случае отказа больной от трансформации внешних признаков можно было до последних этапов восстановить исходное состояние. Удаление яичников мы не включили в план, так как это могло бы лишить организм больной гормонального влияния и снизить ее соматический тонус. Этапность операций изложена в выписке из истории болезни, которая прилагается. В настоящее время все намеченные этапы пластических операций, включая также подсадку консервированных мужских половых желез, завершены. Больная Х. полностью удовлетворена результатами хирургического лечения. Ретроспективно, оценивая весь ход лечения, Х. заявила, что не надеялась остаться в живых, но сознательно шла на риск оперативного лечения. В настоящее время, когда лечение завершено, возникли не менее сложные проблемы юридического оформления достигнутых изменений внешних признаков пола. Нами проведены дополнительные исследования полового хроматина и хромосомный анализ. В соответствии с вышеизложенным прошу Вас определить состав экспертной комиссии и осуществить юридическое изменение пола у Х., перенесшей впервые в СССР многоэтапные пластические операции по изменению пола. С уважением. Профессор Калнберз В.К.»

Была составлена медицинская экспертная комиссия из одиннадцати специалистов, которая, подробно изучив историю вопроса, пришла к следующему заключению:

1. Больная Х. страдала переверзной психопатией, вызвавшей нарушение психосексуальной ориентации (истинный женский гомосексуализм), сопровождавшееся состоянием депрессии и стремлением к суициду.

2. По заключению консилиума психиатров, консервативное лечение в данном случае являлось безнадежным; положительный эффект мог быть достигнут только путем хирургического вмешательства с целью трансформации пола и приведения соматических признаков пола в соответствие с конституциональными особенностями личности больной.

3. В период времени с 17 сентября 1970 г. по 5 апреля 1972 г. у больной Х. были проведены поэтапные сложные хирургические коррекции, которые завершились проведением хирургической пластики ее гениталий по мужскому типу. Операция прошла успешно.

4. В связи с вышеизложенным экспертная комиссия в настоящее время констатирует изменение половой принадлежности гражданки Х. 1937 года рождения с женской на мужскую.

Председатель комиссии: главный судебно-медицинский эксперт республики проф. Ш. Члены комиссии: директор республиканского НИИ, член-корр. АМН, проф. К главный хирург республики д.м.н. П главный психиатр С. главный эндокринолог Ш. старший врач республиканской психиатрической больницы, сексопатолог-психиатр У. врач-сексолог консультации «Брак и семья» мл. научный сотрудник, лечащий врач О. зав. отделом экспертизы живых людей республиканской судебно-медицинской экспертизы В. кандидат юридических наук, доцент И. начальник паспортного отдела УВД, подполковник милиции С.

Таким образом, авторитетная комиссия в составе 11 человек констатировала, что хирургическим путем была проведена транспозиция пола, и юридически было оформлено, что Х. с сего числа — не женщина, а мужчина.

Огромный интерес представляло мнение самого пациента. Удовлетворен ли он произведенной операцией, или, может быть, он глубоко раскаивается в том, что решился на такую трансформацию своего организма? Это в первую очередь имело значение для хирурга. Как уже упоминалось, он, опасаясь, что пациентка вдруг передумает, все операции строил так, что почти до самого конца можно было ликвидировать все результаты и вернуть прежнее положение. Однако теперь, когда все было закончено, обратного хода быть не могло.

О точке зрения больного можно судить по письму, написанному им при выписке из клиники.

«Уважаемый Виктор Константинович! Благодарю Вас за все, что Вы для меня сделали. Никакими словами не выразить моей бесконечной благодарности Вам за то, что Вы подарили мне вторую жизнь в новом облике. То, на что была нацелена моя жизнь, превратилось благодаря вам из фантастической мечты в действительность. Результат операции меня более чем удовлетворяет. Он явился для меня неожиданностью: у меня ведь не было надежды на то, что произойдут изменения всех вторичных признаков пола. Но это все-таки произошло. Главное же — то, что исчезла, наконец, годами угнетавшая меня раздвоенность, и я могу на законном основании находиться среди людей в новом качестве. Это, конечно, чудо. И этим чудом я и мои близкие обязаны Вам. Прежняя жизнь с этой раздвоенностью загнала меня в тупик и довела до мысли о самоубийстве. Теперь все это в прошлом. Я отлично себя чувствую, во мне, как в заново родившемся человеке, проснулась жажда жизни. Я в силах наверстать все то, что было упущено в прежней жизни. После всех операций я чувствую себя совсем другим человеком и смотрю на себя в прошлом как бы со стороны. Поэтому мне трудно оценить ретроспективно все, произошедшее со мной. Но одно могу сказать твердо: сейчас я являюсь тем, кем мне всегда хотелось бы быть. Еще раз благодарю Вас за все. Сегодня я уезжаю. Конечно, очень счастлив тот, кто прощается с больничной койкой навсегда, чувствуя себя совершенно здоровым. Но я прощаюсь с институтом, давшим мне возможность заново родиться на свет, не только с благодарностью, но и с грустью, как прощаются с родным домом, с которым многое связывает. И еще я завидую тем, кто будет встречаться с Вами ежедневно и так же, как я, верить в Вас. 14.08.1972 г. Х.»

Конечно, такое искреннее, восторженное письмо не может написать больной, не удовлетворенный операцией. Чувствуется, что этот человек обрел то, что всю жизнь искала его измученная душа. Не понять этого может только очень черствый человек.

Таким образом, впервые в истории медицины была совершена операция полной трансформации женщины в мужчину. Можно по-разному отнестись к моральным аспектам этой операции, но не вызывает никакого сомнения то, что она сама по себе явилась выдающимся событием в мировой хирургии. Успех операции говорит не только об эрудиции и таланте сделавшего ее хирурга — он свидетельствует об уровне хирургической науки в нашей стране. Закончив цикл операций по трансформации пола и добившись официального признания больного Х. мужчиной от весьма авторитетной комиссии, Виктор Константинович вздохнул с облегчением. Он считал, что все волнения позади.

Доктор никак не мог ожидать, что для него неприятности только начинаются… Прошло совсем немного времени после окончания всех формальностей. Виктор Константинович не знал еще, как отнесется к этому хирургическая общественность. Он думал как поступить: подать заявку на демонстрацию своих результатов в Хирургическое общество или просто написать научную статью. Но тут про эту операцию узнал главный администратор Союзного Министерства, крупный московский хирург. Как ни странно, вместо того, чтобы порадоваться за коллегу, этот человек, вероятно, опасаясь, чтобы молодому хирургу не досталось слишком много славы, решил доказать, что тот не только не сделал ничего выдающегося, но, наоборот, совершил ошибку, граничащую с преступлением.

Он решил, что наличие такой ошибки должна признать авторитетная комиссия — тогда Виктор Константинович даже и помыслить не сможет ни о какой славе. Исходя из этих мыслей была создана комиссия из московских специалистов. Большой начальник был уверен, что они вынесут нужное ему решение. Чтобы не слишком бросалась в глаза его личная заинтересованность, подписать приказ о назначении комиссии он приказал своему заместителю. Перед отъездом членам комиссии недвусмысленно дали понять, чего именно от них ожидают. Однако в комиссии были настоящие ученые. Познакомившись с обстоятельствами дела, со всеми документами, с заключениями консилиумов, они пренебрегли полученной инструкцией и констатировали то, что увидели на самом деле. В министерство был представлен документ следующего содержания:

«Согласно приказу, бригада в составе специалистов: зав. урологическим отделением Московской городской клинической больницы, проф. В. (председатель), ст. научного сотрудника НИИ судебной медицины Р., ст. научного сотрудника ЦНИИ судебной психиатрии к.м.н. М.-М., ст. научного сотрудника Института экспериментальной эндокринологии и химии гормонов АМН к.м.н. З., консультанта Московского областного НИИ акушерства и гинекологии д.м.н. М. Прибыла в город Р. и была принята республиканским Министром здравоохранения. Для работы комиссии в состав ее были включены 1-й заместитель Министра республиканского министерства Б. и зам. председателя ученого совета главный психиатр республики проф. С. Члена комиссии ознакомились с медицинскими документами, с личными письменными заявлениями Х. 1937 г. рождения, кинофильмом, иллюстрирующим проделанные операции. Проведена беседа с пациентом Х. и лечащим врачом-хирургом. На основании тщательного изучения всех материалов комиссия пришла к следующему заключению:


1. В соответствии с данными обследования, по заключению специалистов различного профиля, у больной Х. имелись основания для проведения пластических операций, направленных на трансформацию половых признаков.
2. Оперативные пособия выполнены на высоком техническом уровне и закончились успешно.
3. Пересадка органов в ходе оперативных пособий не производилась.
4. Подобные операции относятся к числу уникальных, показания к ним должны носить строго индивидуальный характер. Копии документов прилагаются».

Получив такой документ, администратор был разгневан безмерно. Сгоряча он хотел было наказать всех членов комиссии, но ближайшие помощники его отговорили: уж очень неприглядно выглядел бы он, если бы наказал членов комиссии за объективную оценку факта. А главное, у членов комиссии на руках были такие документы, по которым они при обжаловании были бы безусловно оправданы, а их начальник дополнительно опозорился бы. Поэтому он, сделав членам комиссии серьезное внушение, отпустил их, не отдав приказа о наказании. Однако распространился слух о том, что администратор не удовлетворен работой комиссии и собирается наложить взыскание на хирурга. Поэтому Виктор Константинович, будучи в Москве, попросил администратора принять его.

Беседа произвели на хирурга большое впечатление. Придя к себе в гостиницу, он сразу же записал весь разговор. По моей просьбе он передал мне свою запись. Я считаю, что она достойна того, чтобы быть опубликованной.

«3108.72 г. Впервые мне пришлось видеть Бориса Васильевича, с одной стороны, злобным, с другой — себялюбивым. Во всем тоне разговора не чувствовалось переживания за больного, которому я что-то сделал (будь то правильно или нет), не было спокойного обсуждения и попыток раскрыть передо мной неправоту мою. Была просто злость и были попытки ударить похлеще. Чувствовалось, что Борис Васильевич чем-то очень задет, чем-то как будто лично оскорблен. Поэтому я решил все вспомнить и записать, пока еще звучал в ушах его раздраженный голос. Говорят, что клочок бумаги — лучшая память, а когда-нибудь будет, наверное, интересно вспомнить все детали.

Итак:

В.К.: Здравствуйте, Борис Васильевич!
Б.В.: Здравствуйте! В.К.: Борис Васильевич, я нахожусь проездом в Москве, и мне очень хотелось увидеть Вас и дать некоторые пояснения в связи с произведенной мною операцией. Тем более, мне известно, что готовится Ваш приказ — я хотел бы некоторые моменты уточнить.
Б.В.: Что Вы хотите сказать?
В.К.: Насколько мне известно, для меня предусмотрено наказание…
Б.В.: Да, Вам будет объявлен выговор.
В.К.: Я не знал о мере наказания. Насколько я понял, меня собираются наказать за то, что операция произведена без согласования с Вашим министерством, как того требует приказ, подписанный в 1971 г. Но цикл операций мы начали в 1970-м, так что, естественно, не могли выполнить приказ, которого еще не было.
Б.В.: Для Вашего обвинения можно найти много других оснований — вовсе не обязательно ссылаться на этот приказ. Вы своими действиями нарушили наши законы, понимаете ли Вы это?
В.К.: Я хотел прежде всего помочь больному. Больной жив, доволен результатом лечения. Я не вижу в своих действиях никаких нарушений закона. Я слышал разговоры о том, что операция, мол, сделана, а как и кто теперь будет оформлять документы больному (паспорт, военный билет и проч.) неизвестно. Говорят, что Вашему ведомству приходится искать пути, как помочь несчастному больному с оформлением документов. Так вот, я хотел сообщить, что все документы мой больной уже получил, включая и паспорт, и диплом, и военный билет. Все это давно сделано в республике, и никакой проблемы не существует.
Б.В.: Почему же тогда из Министерства юстиции звонили мне об этом? Ведь во время первой беседы я просил не поднимать шума, а ваша республика обратилась в Министерство юстиции. На другой день после беседы с Вашим начальником мне позвонили оттуда, а потом направили письмо, в котором обсуждают Ваши действия и просят расследовать обстоятельства операции. Зачем Вам понадобилось поднимать шум?
В.К.: Ни я, ни мой начальник не обращались в Министерство юстиции. Решение об изменении пола больной принято в нашей республике. Но республиканские документы, вероятно, отсылаются в Министерство юстиции для сведения или для утверждения. Так там могли узнать об этой операции. К тому же сам факт такой операции мог заинтересовать их. Я полагаю, что специально никто такого шума поднимать не хотел.
Б.В.: Что Вы мне рассказываете глупости! Вы хотели сенсаций, славы! Мне же Ваш начальник звонил и говорил об этой Вашей операции как о каком-то большом достижении. Говорил, что Вы собираетесь докладывать о ней своему республиканскому руководству! На деле Ваш путь к славе оказался путем к бесславию!
В.К.: Когда я решал вопрос об операции, я думал не о славе, а о том, как помочь больной.
Б.В.: О какой помощи Вы говорите! Подумать только — помочь больной!
В.К.: Должен сказать Вам, Борис Васильевич, что для меня предложение помочь ей оперативно было совершенно неожиданным. И первоначально я отнесся к нему очень негативно. Как и многие врачи до меня, я убеждал ее лечиться консервативно. Между первым ее обращением ко мне и началом операций прошло несколько лет. Все это время больная лечилась у психиатров, были использованы гипноз, медикаментозная терапия, — но никакого эффекта лечение не дало. Я же в эти годы интенсивно интересовался литературой по проблеме, беседовал со специалистами. Больная часто обращалась ко мне с настоятельными просьбами об операции. Я начал понимать ее несчастье. Когда же психиатры заключили, что консервативно помочь ей невозможно, что она находится на грани самоубийства…
Б.В.: Что за ерунда — самоубийство. Ну и пусть бы убивала себя! И почему же Вы ни с кем не посоветовались, делали эту операцию тайно?
В.К.: Не было никакой тайны. При решении об операции привлекались различные специалисты, в том числе, психиатры, сексопатологи. Мой начальник привлек к решению вопроса очень больших ученых, в состав консилиума был включен зам. председателя ученого совета республиканского ведомства. Так что наш медицинский ученый совет был полностью информирован.
Б.В.: Кто был из вашего Ученого совета?
В.К.: Зам. председателя, заслуженный деятель науки профессор Б. Он хирург, а председатель Совета у нас биохимик.
Б.В.: Вы привлекли для совета этого выжившего из ума немощного старца. А со мной Вы не могли поговорить, посоветоваться? Вы даже своему другу В. ни слова не сказали об этой операции!
В.К.: Мне кажется, что никто из хирургов перед большой и рискованной операцией не стремится много говорить о своих планах. Ведь операция моет и не удаться. Поднимать преждевременный шум и сообщать о планах, которые могли так и остаться только планами, мне не хотелось. Кроме того, мы не были убеждены в том, что больная сама не передумает в последний момент. Этапы операции построили так, чтобы сначала создать все мужское, а потом, если желание пациентки останется твердым, удалить молочные железы и матку.
Б.В.: Но ведь это варварство! У здоровой женщины удаляют молочные железы, матку!
В.К.: Это не здоровая женщина. Я оперировал больную, которая, не получив помощи, могла покончить с собой. К тому же матка у нее оказалась измененной, больная страдала фиброматозом матки. Кроме того, она лечилась по поводу эрозии шейки матки. Детородная функция ее полностью исключалась.
Б.В.: О какой больной женщине Вы говорите? Это просто разврат!
В.К.: Транссексуализм — на разврат, это заболевание. Кстати, диагноз поставили очень авторитетные психиатры.
Б.В.: Нет такого заболевания. Покажите мне, где написано о таком заболевании! Это все чистейший разврат, и Вы ему потакаете.
В.К.: И все-таки транссексуализм — заболевание. Больная страдала тяжелым врожденным транссексуализмом.
Б.В.: Вы знаете, что происходит сейчас в капиталистическом обществе? В Японии, например, пропагандируется открытый секс. Вы хотите, чтобы и у нас также было? Вы знаете Уголовный кодекс?
В.К.: Знаю о его существовании, но могу не знать некоторые его статьи.
Б.В.: Вы знаете, что у нас запрещен гомосексуализм, что он карается законом? Вы же попытались узаконить его — именно так надо понимать Ваши действия.
В.К.: Я хотел помочь больной, страдающей транссексуализмом, избавиться от тягости неестественных отношений путем коррекции. Эти больные — несчастные существа, они сами пытаются искать какие-то выходы, но не находят их. Больная не хотела и не могла больше продолжать осуждаемые обществом отношения с женщиной, но она не могла подавить в себе сильное влечение. Она хотела переделать свое тело и легализовать свои чувства. Хотя, насколько мне известно, интимные отношения между женщинами не караются законом.
Б.В.: Не караются потому, что когда закон создавали, наверное, и не знали о таких отношениях. Да и какого мужчину Вы сделали? Вы гермафродита сделали!
В.К.: Яичники мы сохранили для того, чтобы не нарушать гормональный тонус организма. Но в данном случае функция яичников усиливала патологическое влечение к женщинам. Нарушения у таких больных, как мне кажется, находятся на другом уровне. Что-то там переключается, и гормональный эффект направлен на усиление влечения к женщинам. Терапия мужскими половыми гормонами у подобных больных приводит к появлению вторичных половых признаков. У нашего пациента сейчас имеется растительность на лице.
Б.В.: Это не операция нашего общества. Нельзя делать у нас таких операций. Вот в капиталистическом мире Вас бы поддержали. Там вообще каждый вправе делать с собой все, что ему захочется. Нужна только расписка больного о том, что он согласен на производство такой операции и что он не потребует восстановления исходного состояния. Все что хотите — пожалуйста! А наше общество должно оградить своих граждан от калечащих операций.
В.К.: Борис Васильевич, Вы говорите, что в капиталистическом обществе меня бы поддержали. Я не нуждаюсь в такой поддержке. Но ведь может случиться, что действительно кто-то попытается поддержать. И Я окажусь в роли какого-нибудь Солженицына.
Б.В.: Что Вы говорите? Вы думаете о своих словах? Вы коммунист?
В.К.: Да.
Б.В.: Как же Вы можете произносить такие слова? Кто это Вас там поддержит? Как об этом узнают? Мой приказ распространяется только в медицинских учреждениях. Вы на что намекаете?
В.К.: Вашего приказа еще нет, а о нем уже очень многие знают.
Б.В.: Кто знает? Я говорил о нм только Вашему начальнику. Может быть, он распространяет слухи?
В.К.: Вы создали новую комиссию под председательством проф. Р. Я не был вызван этой комиссией…
Б.В.: Вам и не обязательно быть. И так все ясно! Новая комиссия знакомилась со всеми документами, а они у Вас есть.
В.К.: Я не был вызван, но врач нашего института приезжал в ваше министерство и демонстрировал фильм об операции. И ему тоже стало известно о готовящемся приказе.
Б.В.: Я Вас не понимаю. Во время первой беседы Вы признали, что ошиблись и больше таких операций делать не будете. Что же, теперь Вы считаете, что такие операции надо делать?
В.К.: Я действительно сказал, что больше не буду делать таких операций. Это Ваш приказ, я не собираюсь его нарушать.
Б.В.: Так Вы скажите прямо — то, что вы сделали, — хорошо, а я не прав. В таком случае я Вас даже больше буду уважать как противника своих взглядов. В.К.: Я могу повторить, что таких операций я делать больше не буду. Я вторгся в сложную проблему, пытался как-то помочь больному человеку. Возможно, мои действия были несовершенны, но я преследовал гуманную цель. Повторяю: психиатры считали, что в данном конкретном случае для хирургического вмешательства были жизненные показания. В будущем, возможно, мы сможем раскрыть тонкие механизмы таких патологических состояний, и помощь таким больным будет более простой. И оперативная хирургическая помощь наверняка усовершенствуется. А пока все это еще не решено, я считаю, что в исключительных случаях операция, которую мы провели, все же возможна. Я не могу сказать, что надо делать так, как сделал я, поскольку другие, возможно, в состоянии сделать лучше.
Б.В.: Говорите о какой-то проблеме, о заключении психиатров. Да нет у нас такой проблемы! Сами Вы эту проблему создали. Да и заключение психиатров Вы сами сделали. Не они направили к Вам больную, а В.Н. Демихов! Он только и способен на то, чтобы собачьи головы к спине пришивать — и не больше!
В.К.: О В.Н. Демихове почти все ученые мира отзываются с глубоким уважением как о пионере пересадки сердца. У меня нет оснований относиться к нему иначе. А заключение дали не только наши психиатры. Профессор Т. приехал к нам из Москвы. Мнение о невозможности помочь больной консервативным путем высказывал и профессор Я. Я не мог влиять на мнение этих специалистов, они мне не подчинены. К тому же перед принятием решения я очень долго сомневался даже после заключения психиатров о невозможности консервативного лечения. Между консилиумом и началом операции прошло несколько лет. Больная это время, послушавшись моего совета, попыталась жить как женщина, но из этого ничего не вышло.
Б.В.: Вас ведь судить надо за Ваши действия! Не понимаю, как Вы решились на такое: это же эксперимент над человеком.
В.К.: Один я, безусловно, не решился бы. Но передо мною были заключения очень авторитетных специалистов, которые считали, что в данном случае следует оперировать. Имеется уже некоторый положительный опыт в зарубежных клиниках.
Б.В.: Вы что же, хотите расширить круг лиц, которых следует привлечь к ответственности вместе с Вами?
В.К.: Я ничего не собираюсь расширять. Хочу лишь сказать, что существуют различные мнения о возможности оперативного лечения транссексуализма. Комиссия из авторитетных специалистов, созданная по Вашему приказу, ознакомившись со всеми документами, тоже поддержала мои действия.
Б.В.: Вас вместе с этой комиссией посадить надо. К тому же мне известно, что на комиссию было оказано давление.
В.К.: Мне об этом ничего не известно.
Б.В.: Разговор с Вами производит на меня гнетущее впечатление. Вы же больны, Вам лечиться надо. Упоминаете о каком-то Солженицыне. Вам надо еще перестать мыться и бриться, переодеться во все грязное — и Вы действительно будете похожи на Солженицына. Возьмите отпуск и отдохните. В.К.: Больным я себя не чувствую, а относительно отдыха — я как раз сейчас нахожусь в пути на Олимпиаду.
Б.В.: Не могу понять, как это комиссия согласилась с Вашими действиями. В.К.: С членами комиссии я раньше знаком не был. Присутствовал при первой беседе комиссии с моим начальником. Меня несколько удивило, что в соответствии с полученными инструкциями попросила привлечь к своей работе представителя нашего ведомства рангом не ниже зам. начальника, а также попросила организовать встречу с руководством республики.
Б.В.: Кто был привлечен из заместителей?
В.К.: Первый заместитель, который в годы Отечественной войны был хирургом.
Б.В.: И что же, Р. одобрил Ваши действия?
В.К.: Р. был согласен с актом комиссии, а акт, как известно, был положительным. Мне только не совсем понятно, зачем было требовать встречи с руководством республики. Проблема, по-моему, чисто медицинская, а не партийная.
Б.В.: Я таких инструкций не давал.
В.К.: При первой встрече мой начальник даже отметил, что если комиссия настаивает на немедленной встрече с руководством республики, то он может организовать эту встречу только на уровне зав. отделами, поскольку остальные сейчас заняты. С первыми лицами можно будет встретиться через несколько дней, что он считал более удобным, так как к тому времени комиссия должна была уже располагать всеми материалами.

Б.В.: Такая встреча состоялась?
В.К.: Комиссию принял академик Д.
Б.В.: И что же, он тоже одобрил Ваши действия?
В.К.: Академик Д. Не медик, но он не высказывал отрицательного мнения о заключении специалистов.
Б.В.: Надо еще посмотреть, что у вас там за руководство в республике! Вы поймите, я не Ваш враг, я хочу Вам помочь выбраться из создавшейся ситуации. Приказ о Вашем наказании был бы лучшим выходом. Дело было бы закончено. А через год все бы уже забылось.
В.К.: Я не вправе высказывать свое мнение относительно приказа. Я хотел лишь просить Вас предоставить мне возможность высказать свою точку зрения и пояснить все обстоятельства, связанные с операцией, скажем, на Ученом совете.
Б.В.: Для Вас, что, мое мнение недостаточно авторитетно? Вы хотите обязательно услышать мнение Ученого совета?
В.К.: Ваше мнение авторитетно, но поскольку многие моменты остаются просто неизвестными, этой операции дают массу неправильных толкований. Б.В.: Вы настаиваете на обсуждении на Ученом совете? Пожалуйста, я могу это сделать. Я могу также вообще ничего не делать, а передать дело на расследование в Министерство юстиции. Но Вас будут судить. Вы хотите суда?
В.К.: Я ни на чем не настаиваю, я только прошу дать мне возможность высказать свою точку зрения перед специалистами.
Б.В.: Ваш начальник того же мнения?
В.К.: Он как раз просил меня встретиться с Вами и высказать свое пожелание. Насколько мне известно, он сам хотел тоже принять участие в обсуждении этого вопроса.
Б.В.: Как хотите, но это будет только хуже для Вас.
В.К.: Я не могу сказать, что хуже и что лучше. Я хотел бы только изложить свою точку зрения на вопросы, связанные с операцией. Мой начальник сейчас в Москве. Я думаю, он сам скажет об этом, когда будет в понедельник у Вас на совещании.
Б.В.: Он не будет на совещании, он будет отдыхать. А разве он сейчас здесь? В.К.: Он прилетел самолетом раньше меня. Возможно, на 2–3 дня задержался в Москве.
Б.В.: Почему же он мне не позвонил?
В.К.: Мне трудно ответить на этот вопрос.
Б.В.: До свидания.
В.К.: До свидания.

Закончился разговор. На улице уже стемнело. На душе тоже темно и скверно. И тут я вспомнил о двух состоявшихся у меня раньше разговорах с коллегами. Первый разговор состоялся в 1958 г. в Ленинграде. Я услышал рассказ Владимира Николаевича Шамова о первом переливании крови в СССР. Он рассказывал, как трудно ему было в то время найти доноров даже за приличную плату. Он решил узаконить донорство, юридически оформить ответственность доноров. Вопрос этот был представлен на рассмотрение съезду юристов. И что же сказали советские юристы в первые годы советской власти? Они сказали, что продажа крови — это продажа части тела, в сущности, то же самое, что торговля всем телом, то есть проституция. Шамова упрекнули в том, что он хочет узаконить проституцию.

О втором случае рассказывал А.Ф. Лепукалн. Будучи ассистентом Н.Н. Бурденко, он самостоятельно произвел резекцию желудка. После операции больному становилось все хуже и хуже, и через несколько дней он умер. Мрачным и холодным осенним днем А.Ф. Лепукалн шел на вскрытие, гадая о причине смерти пациента и не находя ответа. На вскрытии выявилось неожиданное. Оказалось, что больному неправильно подшили культю желудка, в результате чего пища миновала весь тонкий кишечник. Больной умер фактически голодной смертью.

Чтобы избежать упреков своего грозного шефа, А.Ф. Лепукалн пошел докладывать ему о результатах вскрытия, заготовив предварительно заявление с просьбой освободить его от занимаемой должности. — И что, ты думаешь, сказал мне Николай Николаевич в ответ на мое сообщение? — сказал Александр Федорович. — Он сказал: «Я не вправе судить Вас, потому что и сам делал подобные ошибки». Такие вот бывают воспоминания. Что касается меня, мне хотелось бы заглянуть в будущее и посмотреть, как будут оцениваться мои действия по прошествии времени. Ошибочен шаг, сделанный мною, или нет?».

Мне было очень грустно читать эту запись. Такое отношение к молодому ученому со стороны хирурга-администратора шокировало. Этого нельзя ни оправдать, ни понять. Я не увидел даже тени дружеского отношения к молодому коллеге, пусть даже совершившему ошибку. Ни малейшей попытки выяснить, какие основания были у врача для производства такой сложной многоэтапной операции, с какими сложностями он встретился, какие изменения эндокринного характера произошли у пациента после пересадки мужской половой железы, возможна ли трансформация в другую сторону при женском преобладании в психике гермафродита с более выраженными мужскими признаками. Словом, эта беседа могла бы иметь и нравственно-воспитательное, и научное значение.

К сожалению, Бориса Васильевича интересовал только один вопрос. В ответ на слова Виктора Константиновича о том, что результаты операции нигде не докладывались и не публиковались, что в Министерстве юстиции узнали о ней, по-видимому, из документов больного, присланных из республики после юридического оформления изменения пола, администратор истерически закричал: «Что Вы мне глупости рассказываете! Вы хотели сенсации, славы!». Подумать только — до чего довела человека его ревность. Какой ученый будет добиваться сенсации и славы в Министерстве юстиции? Если бы он хотел сенсации, ему было достаточно сообщить о событии корреспонденту газеты, радио или телевидения. И в таком духе проходит вся двухчасовая беседа: старший коллега обвиняет младшего в стремлении к славе, а младший научно обосновывает необходимость и правомерность произведенной операции. Он говорит о том, что авторитетные психиатры и сексопатологи признали человека больным, а хирург-администратор кричит, что нет такого заболевания, что это не болезнь, а разврат.

Государственный деятель становится на точку зрения обывателя и, пользуясь правом администратора, оскорбляет членов государственных комиссий, говоря, что они делали свои заключения под нажимом, что их вместе с хирургом надо посадить в тюрьму за то, что они думают не так, как он — руководитель министерства. Молодой хирург объясняет, что операция была сделана из гуманных побуждений, поскольку больная, по заключению психиатров, находилась на грани самоубийства; пожилой, который, казалось бы, должен учить младших коллег бережному отношению к человеку, истерически кричит: «Что за ерунда! Ну и пусть бы убивала себя!».

На другой день после этого разговора был подписан приказ о вынесении Виктору Константиновичу выговора за производство уникальной операции, прославившей нашу Родину. Министр, прекрасно понимая, что, подписав такое приказ, он покажет себя ограниченным человеком, самодуром, заставил сделать это своего заместителя. Приказ был секретным, чтобы кто-то, читая его, не догадался, какую операцию произвел Виктор Константинович.

Такую болезненную ревность к чужим успехам Б.В. мог бы и не проявлять столь бурно: ведь он не был обделен ни вниманием, ни славой. Обладая большими возможностями, он сделал очень много для того, чтобы его имя не сходило со страниц газет (причем, не только медицинских), чтобы оно постоянно звучало на радио и телевидению. Вероятно, такая болезненная реакция была вызвана тем, что скромный хирург с периферии сделал то, о чем даже не мечтали прославленные специалисты, работающие в первоклассных медицинских учреждениях, в том числе, и в его институте. Он не смог держат себя в рамках приличия при мысли о том, что эта операция войдет в золотой фонд мировых достижений хирургии, и она будет красоваться не под его фамилией!

Когда мне стало известно, что Б.В. назначил Виктору Константиновичу прием, я был уверен, хотя и не знал хорошо этого человека, что он тепло примет этого талантливого хирурга, крепко пожмет ему руку и от имени всех медиков поздравит с блестящей победой. Как-никак эта операция была первая в нашей стране и единственная успешно закончившаяся операция такого рода в мире! К сожалению, все получилось по-другому. Министр сам прекрасно понимал всю неприглядность своей позиции. Не желая позорить себя перед русскими и зарубежными коллегами, он действовал руками своих помощников, которые, послушные его воле, не только объявили выговор в приказе за талантливо проведенную уникальную операцию, но и долго еще потом отравляли жизнь Виктору Константиновичу.

Приведу здесь письмо непосредственного начальника Виктора Константиновича, написанное им министру. Мне кажется, это письмо проливает некоторый свет на характер Б.В. и на стиль его отношений с подчиненными.

«Глубокоуважаемый Борис Васильевич! После приказа о наказании члена-корреспондента АМН СССР В.К.К. за успешное лечение транссексуализма путем проведения пластических операций, подписанного Вашим заместителем, некоторые Ваши сотрудники при любом удобном и неудобном случае пытаются уязвить профессора К. Приведу только два примера.

Первый пример. С 30.11.1972 г. республикой проводился съезд травматологов-ортопедов всех соседних республик. Все вопросы подготовки согласовывались с председателем ученого совета академиком В.М. Волковым. Он лично наметил оргкомитет съезда. Заместителем председателя оргкомитета были назначены ведущие травматологи и ортопеды республики, в том числе, и проф. К. Незадолго до начала съезда, когда все печатные материалы были уже подготовлены, в приказ были внесены изменения, и проф. К. был отстранен от должности зам. председателя оргкомитета. И хотя основная работа по подготовке к съезду была проделана под его непосредственным руководством в его институте, Москва дала указание срочно отпечатать новые вкладыши в программу съезда, где имя проф. К. не должно было упоминаться. Наши московские коллеги нашли время, бумагу, заняли людей, чтобы срочно отпечатать и доставить 1000 экземпляров вкладышей с «исправленным» составом оргкомитета. Мы в республике занялись переклейкой листов программы, но поскольку к тому времени часть экземпляров программы была уже разослана, получилось, что делегаты имели два варианта программы. Кроме того, бросалось в глаза и было совершенно непонятно настойчивое и подчеркнутое пренебрежение к представителю одной из наших республик.

Второй пример. Приказом был утвержден состав оргкомитета Всесоюзной конференции по трансплантации органов и тканей. Проф. К. назначался заместителем председателя оргкомитета, поскольку руководимое им учреждение имеет наилучший в республике опыт по пересадке тканей. Лично проф. К. имеет 11 изобретений, утвержденных Государственным комитетом по изобретениям и открытиям при Совете министров СССР. Пять из этих изобретений связаны с использованием гомологичных тканей. Впервые в мире проф. К. осуществил гомопластику пальца кисти. Постановлением ЦК и Совета Министров республики проф. К. с соавторами присуждена Государственная премия за работу «Костная гомопластика при лечении больных с последствиями травмы и ортопедическими заболеваниями». В 1971 г. проф. К. был основным докладчиком группы ученых, представивших свои данные по гомотрансплантации костей и суставов на международном конгрессе хирургов. Все перечисленное и явилось основанием для назначения проф. К. зам. председателя оргкомитета. Но в связи с ограничением конференции в декабре 1972 г. этот приказ был отменен, а в 1973 г. был издан новый, в соответствии с которым проф. К. не только не являлся зам. председателя, но и вообще был выведен из состава оргкомитета. Если к этому добавить, что проф. В.К. оказывает большую практическую помощь больным как из нашей, так и из других республик, получает много благодарностей от очень заслуженных тружеников, удостоен звания заслуженного врача республики и ведет большую общественную работу, входя в состав Комитета народного контроля республики, то отмеченные выше действия работников Минздрава СССР воспринимаются с недоумением как Министерством здравоохранения республики, так и ее руководством.

Прошу Вас, глубокоуважаемый Борис Васильевич, нормализовать действия подчиненных Вам лиц с тем, чтобы понесенное однажды наказание не сказывалось и далее на работе наказанного лица. С уважением (подпись)».

Трудно представить, но документы беспощадно обличают человека, который действует таким образом, что его подчиненный вынужден вежливо, мягко, но решительно отчитать его. Но как бы ни отнеслась администрация к деятельности хирурга, не это определяет его работу.

Любовь к людям, стремление помочь им — вот что движет всеми делами и помыслами хирурга. И если больной говорит врачу «спасибо», то никакие приказы не отвратят хирурга от новых дерзновений. Не зря Н.И. Пирогов сказал: «Движение науки вперед неизбежно и неотвратимо».

В описываемом случае больной дал врачу совсем не такую характеристику, как администратор:

«Уважаемый Виктор Константинович!

С тех пор, как началась моя самостоятельная новая жизнь, прошло совсем немного времени — всего восемь месяцев. Для меня это было время моих первых самостоятельных шагов по жизни в моем новом качестве. Это было трудное для меня время — ведь в новой жизни у меня не было ни друзей, ни знакомых. Мне предстояло все начать с нуля. Все было неизвестно: что ждет впереди, как держаться среди людей, а главное — как примут меня они, не вызову ли я подозрений. Над бедной моей головой постоянно, «как занесенный топор», висела угроза разоблачения.

Прежде всего, необходимо было преодолеть этот страх, изматывающий нервы. Это оказалось самым трудным. Когда же мне, наконец, удалось победить этот проклятый страх, все разом определилось. Теперь я просто живу и работаю, как все другие люди. И все же это не совсем так: другие люди живут и работают по всеобщим законам, определяющим жизнь как бесконечную гонку, погоню за успехом. Для меня теперь этой погони не существует. Я совсем по-другому смотрю на жизнь и теперь ценю в ней то, что ценят, наверное, только старики — собственно жизнь. Время, когда мы впервые встретились, и теперешнее время не сравнимы между собой ни в одной плоскости. И десять, и двадцать лет своего прошлого существования — безрадостного, безнадежного, пустого и страшного этой пустотой — не жалко отдать за всего лишь один день новой жизни — той жизни, которую подарили мне Вы.

Я обрел эту жизнь благодаря Вашей доброте, Вашей чуткой, все понимающей душе и великим, прекрасным рукам, рукам Мастера. Даже если бы все закончилось по-другому, и тогда в моем сердце не было бы других чувств, кроме благодарности к Вам, потому что на всем свете никто, кроме Вас, не захотел мне помочь, а Вы поняли меня и пожалели. Никто, кроме Вас не понял, что мне страстно хочется этой перестройки не для того, чтобы проводить ночи не с тем, с кем положено природой (а именно так думали хихикающие надо мной медики), а для того, чтобы избавиться от постоянной раздвоенности и занять свое место среди людей.

Вы — единственный, кто понял и протянул руку помощи. После кромешного мрака безнадежного моего существования — как же мне повезло встретить Вас! Вы подарили мне сначала сказочную надежду, а потом — жизнь. Только теперь чувствую я всю ее прелесть, пьянею от самых простых ее проявлений: хруста снега под ногами, синевы неба над головой, запаха земли и травы, птичьего гомона, шелеста моря — всего, чем полна и богата жизнь. Все это раньше было закрыто от меня как будто глухой стеной. Ведь внутренняя борьба между двумя моими «я» заслоняла от меня весь мир, лишала всех земных радостей.

Я знаю, чего Вам все это стоило: и в то время, когда Вы принимали решение, и в последующие долгие месяцы, и в финале, когда все закончилось благополучно, но, как положено, заволновались и зашевелились обозленные этим благополучным исходом мои и Ваши «доброжелатели и радетели». Я остаюсь в неоплатном долгу перед Вами за бескорыстное Ваше участие в моей судьбе. Всю свою жизнь я буду платить Вам своей верностью, благодарностью и огромной любовью.

До последней минуты жизни буду считать Вас своим Богом. Поверите ли Вы, что пациент, перенесший без единой слезинки тяжелейшие операции, ни разу не заплакавший в ответ на бестактность и бесцеремонность людей, оплевывавших его в глаза и за глаза, бесслезно вынесший сто кругов ада, — поверите ли Вы, что этот Ваш пациент плакал, как маленький ребенок, когда понял, что больше не увидится с Вами, потому что общих дел у Вас с ним больше нет, а на светские беседы просто не будет времени? Казалось бы, радоваться надо — дела-то ведь ой, какие тяжелые — а вот, поди ж ты, плакал навзрыд. Спасибо Вам за все, дорогой мой человек. Уверяю Вас, — ни одна душа на свете не будет любить Вас так преданно и верно, как моя, исцеленная Вами.

Может быть, это письмо выглядит не очень мужским — что ж! Пусть оно будет последним проявлением моей прежней ипостаси. Теперь о себе сегодняшнем. Я жив-здоров, чего, как говорил в старину, и Вам желаю. Счастлив, что обрел внутренний покой и возможность говорить о себе в новом для меня роде. Я даже любим. Может, это покажется кому-то странным — ведь, сколько полноценных от роду людей не может сказать о себе так. Но я действительно любим и счастлив с любимой женщиной. Женщина эта говорит, что так хорошо, как со мной, ей не было ни с кем. Думаю, что это объясняется тем, что я органически никогда не смогу обидеть женщину неласковостью, невниманием или грубостью. В любом деле (а в этом — особенно!) нужна душа. И тут моя, настрадавшаяся, может быть, даже и вне конкуренции. Так что я с полным правом могу сказать: «она меня за муки полюбила, а я ее — за сострадание к ним».

Вот и все. Исповедь моя окончена. Крепко жму Вашу руку от имени всех, кого Вы спасли, кому служит Ваш ежедневный каторжный труд. Спасибо Вам за то, что Вы именно такой человек. А с недругами и злопыхателями нас рассудит время. Ваш верный пациент Х. 31.01.73».

 

Что можно сказать, прочитав это письмо? Мне кажется, что каждый честный врач, да просто любой порядочный человек может только искренне и сердечно поздравить талантливого хирурга с блестящей победой разума, воли и человеколюбия. Мне приходилось разрабатывать многие новые разделы хирургии и быть в рядах пионеров таких сложнейших ее разделов, как хирургия пищевода, легких, сердца, печени, сосудов и т.д.

Я хорошо знаю, что значит идти непроторенным путем, когда нет не только учебников или руководств, но и в периодической печати ничего толкового не найдешь. А надо дело делать, больного спасать! Не каждый может сказать подобно описанному выше руководителю «пусть погибает» или «пусть убивает себя». Истинный хирург постарается сделать все, что в его силах, для того, чтобы предотвратить печальный конец. Чего это ему стоит, может понять только тот, кто сам испытывал подобное.

Что касается описанного случая, могу сказать только, что к подобным операциям можно относиться по-разному, но у данного конкретного больного были все показания к вмешательству. Следовательно, хирург, взявшийся за это дело и с таким блеском закончивший его, заслуживает искреннего уважения и признания.

Мы видели, как больной оценил труд и талант хирурга. Эта оценка кардинально расходится с той, которую дал администратор, даже не попытавшийся ближе познакомиться с показаниями к этой уникальной операции. «Унтерпришибеевский» метод руководства никогда не приносил и не может принести пользы. Такое руководство останавливает прогресс, замораживает творческую мысль. И если подобный стиль распространен на всю страну, он неизбежно приведет к застою и деградации.